 |
| Печорин. Иллюстрация П. Боклевского |
В этой статье представлен анализ романа "Герой нашего времени" Лермонтова: суть, смысл, идея произведения.
Смотрите:
- Характеристика Печорина
- Все материалы по "Герою нашего времени"
Анализ романа "Герой нашего времени" Лермонтова: суть, смысл, идея
В. Э. Вацуро:
"Трудно сказать, предполагал ли Лермонтов изначала предложить читателю цельное и связное повествование: он писал отдельные повести, причем не в том порядке, в каком они предстали в романе, и печатал их в «Отечественных записках».
В 1839 году журнал сообщал, что Лермонтов готовит к изданию «собрание своих повестей». Итак, не «роман», а именно «собрание повестей», цикл, подобный, например, «Повестям Белкина», но, в отличие от них, объединенный фигурой главного героя.
Каждая из этих повестей опиралась на определенную литературную традицию. «Бэла» объединила в себе черты путевого очерка типа пушкинского «Путешествия в Арзрум» и романтической новеллы о любви европейца к «дикарке», — сюжет этот получил широкое распространение вместе с руссоистскими идеями. «Княжна Мери» — светская повесть, уже хорошо известная русской литературе, «Тамань» — лирическая новелла, более всего приближенная к «поэтической прозе», со слабо выявленным внешним сюжетом и атмосферой таинственности, придающей повествованию особое напряжение. Наконец, «Фаталист» — повесть о «таинственном случае», также укрепившаяся уже в русской прозе 1830-х годов.
Все эти жанровые формы и сюжетные вариации в романе Лермонтова наполнились особым, новым содержанием, став частью единого целого — исследования духовного мира современного героя.
Герой — Печорин — не развивается, а раскрывается, и уже первые исследователи романа, прежде всего Белинский, заметили, что раскрывается он по-разному, последовательно приближаясь к читателю — от рассказа о нем в случайном разговоре дорожных попутчиков («Бэла») к прямому наблюдению внешних черт его поведения («Максим Максимыч») и далее — к его «журналу», дневнику, исповеди. История его дана словно пунктиром, не в связном рассказе, но в нескольких вершинных эпизодах его биографии, причем вне хронологической последовательности: действие «Бэлы» предшествует «Максиму Максимычу» и следует за эпизодом на водах, составившим содержание «Княжны Мери».
Впрочем, хронологический ряд здесь выстраивается с трудом и для восприятия романа не нужен, как не нужна и предшествующая биография Печорина, на которую сделан намек в первоначальном тексте «Княжны Мери». Все эти художественные особенности служат одной цели: созданию атмосферы некоторой недосказанности и легкой таинственности вокруг образа главного героя. И самый метод, и «вершинность» композиции идут от байронической поэмы.
Образ Печорина также в известной мере подготовлен поэтическим творчеством Лермонтова. Рефлективные «исповеди» его ранних стихов были тем зерном, из которого развился печоринский самоанализ. <...>
Размышления Печорина впитывают в себя психологический материал байроновских дневников; его облик и отчасти внешнее поведение в чем-то сходны с обликом и поведением байронического героя.
Вместе с тем тип Печорина, конечно, не мог возникнуть в пределах лирического и лиро-эпического творчества: он подготавливался и в прозе, и в драматургии. Можно проследить связь «Героя нашего времени» с незаконченной драмой «Два брата»...<...> Наконец, наиболее близкую связь образ Печорина обнаруживает с Григорием Александровичем Печориным из «Княгини Лиговской», откуда в «Герой нашего времени» перешли и другие персонажи — Вера и ее муж и самая фамилия княжны Мери — Литовская.
Вообще «Герой нашего времени» производит впечатление прямого продолжения «Княгини Лиговской»... В рукописи «Княжны Мери» есть намек на то, что предыстория Печорина мыслилась именно таким образом. Однако эту предысторию Лермонтов отсек — и совершенно сознательно; «Княгиня Литовская» была своего рода черновой разработкой биографии и психологического типа «героя нашего времени», принадлежавшего уже иной стадии социального и художественного мышления его создателя.
Эта новая стадия сказалась прежде всего в новом угле зрения на героев и традиционные ситуации. Все они подверглись переосмыслению. ...<...>
Скептическая ирония Печорина... составляет существенный структурный элемент образа. Она отличает Печорина от Грушницкого — его двойника-антагониста: Грушницкий потому и выглядит «пошлым», что он воспроизводит внешние формы поведения «байронического героя», не улавливая их внутреннего психологического содержания. Отсюда стереотипы «романтического» поведения и речевые шаблоны в монологах Грушницкого; эти шаблоны постоянно пародируются Печориным.
Вместе с тем антитеза «Печорин — Грушницкий» сложнее, нежели прямое противопоставление истинного и ложного, органического и наносного. Грушницкий есть часть социального мира, в котором действует Печорин; один из тех «других людей», чья судьба в конечном счете определяет меру правоты или виновности главного героя, как это было в «Маскараде» и поздних редакциях «Демона». К этому миру принадлежит и Максим Максимыч, и безымянная «ундина» из «Тамани», и княжна Мери, и Вера, и доктор Вернер, и «фаталист» Вулич.
Логикой событий Грушницкий оказывается жертвой, а Печорин — убийцей товарища, и это факт, которого не могут изгладить ни моральная правота Печорина, ни воспоминания о низостях, совершенных Грушницким. Печорин никому не делает зла сознательно, — оно возникает как бы само собой, из самого хода вещей, и даже как результат благородных побуждений. Эта художественная мысль оказывается центральной в описании всех без исключения взаимоотношений Печорина...<...>
Проблема социальной обусловленности поведения человека... <...> Эту проблему Лермонтов решить не мог, но то, что он ее поставил, было важным шагом по пути развития социально-психологического романа, где индивидуальное поведение рассматривалось в его общественном качестве.
Эта установка определила и своеобразный художественный «объективизм» лермонтовского романа: Лермонтов отказывался судить своих героев по общепринятым меркам, ибо он давал анализ психологии общества в целом, отвергая просветительские рецепты его «исправления». Аналитический, а не нормативный характер романа был также величайшим художественным завоеванием, затем усвоенным критическим реализмом, и очень показательно, что современная критика, за исключением одного Белинского, не смогла понять и принять его философской основы."
(В. Э. Вацуро, вступительная статья к 1-ому тому, "Собрание сочинений М. Ю. Лермонтова в 4 томах", СПб, 2014 г.)
Н. Невзорова:
"В "Герое нашего времени" Лермонтов представил характеристику современного общества. Роман этот состоит из ряда как бы отдельных рассказов с особыми заглавиями... Действующие лица разделяются на две группы: решительные, пылкие и могучие характеры.. каковы Бэла, Азамат, Казбич, девушка-контрабандистка и отчасти Максим Максимыч. Ко второй группе принадлежат представители образованного светского круга, люди изнеженные, нерешительные, ничем серьезно не занятые, каковы: Печорин, Грушницкий, княжна Мери и др.
Главный герой романа, Печорин – исключительная личность. Душа его тревожно; над нею властвует судьба, как неведомая, враждебная сила. У Печорина нет определенных разумных стремлений. ...Печорину нужны непогоды жизни, грозы и бури. Он, наметив известную цель и достигая оной, не чувствует себя счастливым; он ищет новой пищи для борьбы, новых впечатлений. Эта черта в характере Печорина, принадлежащая, очевидно, самому Лермонтову, образно выражена в "Парусе"...
Как Онегин Пушкина, так и Печорин Лермонтова походили друг на друга: оба они получили поверхностное воспитание, оба скоро успели пресытиться жизнью, оба томились тоской, происходящей от пустоты души, от безверия, от отсутствия разумного идеала. Печорин отличается от Онегина тем, что сознает причины своего положения и своих недостатков."
(Н. Невзорова, статья "М. Ю. Лермонтов", "Сборник статей из образцовых произведений русской словесности...", 1906 г.)
Д. Н. Овсянико-Куликовский:
"Главное лицо знаменитого романа, Печорин, справедливо признается наиболее субъективным созданием Лермонтова: это, можно сказать, его автопортрет. В нем воспроизведены важнейшие стороны натуры Лермонтова, склад его ума, его психологические отношения к людям, его социальное самочувствие.
Печорин, подобно Лермонтову – натура эгоцентрическая, осложненная сознанием своего превосходства перед другими людьми. <...> Перед нами картина резко-эгоцентрического уклада души. <...> Человек интересуется людьми и обществом преимущественно со стороны их отношений к нему, их суждением о нем. <...> Лермонтов-Печорин исходит от себя... Он все относит к себе... <...>
Люди, общество могут сделать из него все что угодно. Будут они верить ему, любить его – он будет добр, отзывчив, искренен. В противном случае он станет зол, скрытен, лукав. Так думать – было бы, конечно, ошибкой. Напротив, суть дела сводится к слишком яркому выражению внутреннего "я" человека, к "гипертрафии" этого "я"... <...>
Как многие эгоцентрические натуры, он – человек с ярко выраженным и очень активным социальным инстинктом. Ему, для уравновешения его гипертрофированного "я", потребны живые связи с людьми, с обществом, и всего лучше удовлетворила бы этой потребности живая и осмысленная общественная деятельность, для которой у него имеются все данные: практический ум, боевой темперамент, сильный характер, умение подчинять людей своей воле, наконец, честолюбие. Но условия и дух времени не благоприятствовали сколько-нибудь широкой и независимой общественной деятельности. Печорин по неволе остался неудел, откуда его вечная неудовлетворенность, тоска и скука. Понятно, что ему психологически необходимо было создать себе некоторый суррогат деятельности. <...> И он тратит свои силы попусту – в любовных интригах, в похождениях разного рода... На этом пути, конечно, душа большого человека мельчает, изнашивается, и неудивительно, если в ней обнаружатся уклоны в патологическую сторону. <...>
"Пороки" Печорина, это, прежде всего, гордость, честолюбие и властолюбие, в их ненормальном развитии, в их чрезмерном выражении. <...> Честолюбие, гордость и даже властолюбие сами по себе – не пороки. Но когда они становятся страстями и человек, ими одержимый, сводит весь смысл и всю цель жизни к тому только, чтобы упражнять свое честолюбие... <...>
Максим Максимыч – натура во всех отношениях противоположная натуре Печорина-Лермонтова. И Печорину, как и Лермонтову, нравятся такие люди – простые, бесхитростные, с душою несложною, с умом здравым, но неразвитым, без рефлексии, без полета. У них нет никаких особенных притязаний, нет и честолюбия, ни тщеславия, но есть своя гордость – гордость простого, доброго и честного человека. <...>
Любопытна фигура доктора Вернера, к которому Печорин-Лермонтов питает особую симпатию. Известно, что это лицо списано с натуры. Под личиною скептика и чуть ли не материалиста и циника у Вернера скрывается добрая, гуманная и возвышенная душа. <...> В Вернере Лермонтову нравится то, что это человек своеобразный, выделяющийся из уровня – "оригинал" и "чудак" и в то же время человек искренний, простой, без позы, без претензий – прямая противоположность таким, как например, Грушницкий.
Грушницкий... прототип ряда лиц, которых можно назвать карикатурой Печорина. <...> То, что у Печорина есть на самом деле – у Грушницкого только видимость, подделка, поза и фраза. <...> Но вот что любопытно: есть одно сходство между ними, а именно: Грушницкий, подобно Печорину, полон собою, вечно занять своим "я", мыслями о своей судьбе и т.д. <...>
Этот "эгоцентризм" Грушницкого представляется как бы карикатурой эгоцентризма Печорина-Лермонтова. Весьма возможно и то, что у Грушницкого это только временный эгоцентризм молодости... Возможно вместе с тем и другое: это только видимость эгоцентризма, обусловленная недостатком более широких интересов, неумением наблюдать людей и жизнь."
(Д. Н. Овсянико-Куликовский, "М. Ю. Лермонтов : К столетию со дня рожд. великого поэта", СПб, из-во "Прометей" Н.Н. Михайлова, 1914 г.)
Это был анализ романа "Герой нашего времени" М. Ю. Лермонтова: суть, смысл, идея произведения.
Смотрите:
Характеристика Печорина
Все материалы по "Герою нашего времени"
"Трудно сказать, предполагал ли Лермонтов изначала предложить читателю цельное и связное повествование: он писал отдельные повести, причем не в том порядке, в каком они предстали в романе, и печатал их в «Отечественных записках».
В 1839 году журнал сообщал, что Лермонтов готовит к изданию «собрание своих повестей». Итак, не «роман», а именно «собрание повестей», цикл, подобный, например, «Повестям Белкина», но, в отличие от них, объединенный фигурой главного героя.
Каждая из этих повестей опиралась на определенную литературную традицию. «Бэла» объединила в себе черты путевого очерка типа пушкинского «Путешествия в Арзрум» и романтической новеллы о любви европейца к «дикарке», — сюжет этот получил широкое распространение вместе с руссоистскими идеями. «Княжна Мери» — светская повесть, уже хорошо известная русской литературе, «Тамань» — лирическая новелла, более всего приближенная к «поэтической прозе», со слабо выявленным внешним сюжетом и атмосферой таинственности, придающей повествованию особое напряжение. Наконец, «Фаталист» — повесть о «таинственном случае», также укрепившаяся уже в русской прозе 1830-х годов.
Все эти жанровые формы и сюжетные вариации в романе Лермонтова наполнились особым, новым содержанием, став частью единого целого — исследования духовного мира современного героя.
Герой — Печорин — не развивается, а раскрывается, и уже первые исследователи романа, прежде всего Белинский, заметили, что раскрывается он по-разному, последовательно приближаясь к читателю — от рассказа о нем в случайном разговоре дорожных попутчиков («Бэла») к прямому наблюдению внешних черт его поведения («Максим Максимыч») и далее — к его «журналу», дневнику, исповеди. История его дана словно пунктиром, не в связном рассказе, но в нескольких вершинных эпизодах его биографии, причем вне хронологической последовательности: действие «Бэлы» предшествует «Максиму Максимычу» и следует за эпизодом на водах, составившим содержание «Княжны Мери».
Впрочем, хронологический ряд здесь выстраивается с трудом и для восприятия романа не нужен, как не нужна и предшествующая биография Печорина, на которую сделан намек в первоначальном тексте «Княжны Мери». Все эти художественные особенности служат одной цели: созданию атмосферы некоторой недосказанности и легкой таинственности вокруг образа главного героя. И самый метод, и «вершинность» композиции идут от байронической поэмы.
Образ Печорина также в известной мере подготовлен поэтическим творчеством Лермонтова. Рефлективные «исповеди» его ранних стихов были тем зерном, из которого развился печоринский самоанализ. <...>
Размышления Печорина впитывают в себя психологический материал байроновских дневников; его облик и отчасти внешнее поведение в чем-то сходны с обликом и поведением байронического героя.
Вместе с тем тип Печорина, конечно, не мог возникнуть в пределах лирического и лиро-эпического творчества: он подготавливался и в прозе, и в драматургии. Можно проследить связь «Героя нашего времени» с незаконченной драмой «Два брата»...<...> Наконец, наиболее близкую связь образ Печорина обнаруживает с Григорием Александровичем Печориным из «Княгини Лиговской», откуда в «Герой нашего времени» перешли и другие персонажи — Вера и ее муж и самая фамилия княжны Мери — Литовская.
Вообще «Герой нашего времени» производит впечатление прямого продолжения «Княгини Лиговской»... В рукописи «Княжны Мери» есть намек на то, что предыстория Печорина мыслилась именно таким образом. Однако эту предысторию Лермонтов отсек — и совершенно сознательно; «Княгиня Литовская» была своего рода черновой разработкой биографии и психологического типа «героя нашего времени», принадлежавшего уже иной стадии социального и художественного мышления его создателя.
Эта новая стадия сказалась прежде всего в новом угле зрения на героев и традиционные ситуации. Все они подверглись переосмыслению. ...<...>
Скептическая ирония Печорина... составляет существенный структурный элемент образа. Она отличает Печорина от Грушницкого — его двойника-антагониста: Грушницкий потому и выглядит «пошлым», что он воспроизводит внешние формы поведения «байронического героя», не улавливая их внутреннего психологического содержания. Отсюда стереотипы «романтического» поведения и речевые шаблоны в монологах Грушницкого; эти шаблоны постоянно пародируются Печориным.
Вместе с тем антитеза «Печорин — Грушницкий» сложнее, нежели прямое противопоставление истинного и ложного, органического и наносного. Грушницкий есть часть социального мира, в котором действует Печорин; один из тех «других людей», чья судьба в конечном счете определяет меру правоты или виновности главного героя, как это было в «Маскараде» и поздних редакциях «Демона». К этому миру принадлежит и Максим Максимыч, и безымянная «ундина» из «Тамани», и княжна Мери, и Вера, и доктор Вернер, и «фаталист» Вулич.
Логикой событий Грушницкий оказывается жертвой, а Печорин — убийцей товарища, и это факт, которого не могут изгладить ни моральная правота Печорина, ни воспоминания о низостях, совершенных Грушницким. Печорин никому не делает зла сознательно, — оно возникает как бы само собой, из самого хода вещей, и даже как результат благородных побуждений. Эта художественная мысль оказывается центральной в описании всех без исключения взаимоотношений Печорина...<...>
Проблема социальной обусловленности поведения человека... <...> Эту проблему Лермонтов решить не мог, но то, что он ее поставил, было важным шагом по пути развития социально-психологического романа, где индивидуальное поведение рассматривалось в его общественном качестве.
Эта установка определила и своеобразный художественный «объективизм» лермонтовского романа: Лермонтов отказывался судить своих героев по общепринятым меркам, ибо он давал анализ психологии общества в целом, отвергая просветительские рецепты его «исправления». Аналитический, а не нормативный характер романа был также величайшим художественным завоеванием, затем усвоенным критическим реализмом, и очень показательно, что современная критика, за исключением одного Белинского, не смогла понять и принять его философской основы."
(В. Э. Вацуро, вступительная статья к 1-ому тому, "Собрание сочинений М. Ю. Лермонтова в 4 томах", СПб, 2014 г.)
Н. Невзорова:
"В "Герое нашего времени" Лермонтов представил характеристику современного общества. Роман этот состоит из ряда как бы отдельных рассказов с особыми заглавиями... Действующие лица разделяются на две группы: решительные, пылкие и могучие характеры.. каковы Бэла, Азамат, Казбич, девушка-контрабандистка и отчасти Максим Максимыч. Ко второй группе принадлежат представители образованного светского круга, люди изнеженные, нерешительные, ничем серьезно не занятые, каковы: Печорин, Грушницкий, княжна Мери и др.
Главный герой романа, Печорин – исключительная личность. Душа его тревожно; над нею властвует судьба, как неведомая, враждебная сила. У Печорина нет определенных разумных стремлений. ...Печорину нужны непогоды жизни, грозы и бури. Он, наметив известную цель и достигая оной, не чувствует себя счастливым; он ищет новой пищи для борьбы, новых впечатлений. Эта черта в характере Печорина, принадлежащая, очевидно, самому Лермонтову, образно выражена в "Парусе"...
Как Онегин Пушкина, так и Печорин Лермонтова походили друг на друга: оба они получили поверхностное воспитание, оба скоро успели пресытиться жизнью, оба томились тоской, происходящей от пустоты души, от безверия, от отсутствия разумного идеала. Печорин отличается от Онегина тем, что сознает причины своего положения и своих недостатков."
(Н. Невзорова, статья "М. Ю. Лермонтов", "Сборник статей из образцовых произведений русской словесности...", 1906 г.)
Д. Н. Овсянико-Куликовский:
"Главное лицо знаменитого романа, Печорин, справедливо признается наиболее субъективным созданием Лермонтова: это, можно сказать, его автопортрет. В нем воспроизведены важнейшие стороны натуры Лермонтова, склад его ума, его психологические отношения к людям, его социальное самочувствие.
Печорин, подобно Лермонтову – натура эгоцентрическая, осложненная сознанием своего превосходства перед другими людьми. <...> Перед нами картина резко-эгоцентрического уклада души. <...> Человек интересуется людьми и обществом преимущественно со стороны их отношений к нему, их суждением о нем. <...> Лермонтов-Печорин исходит от себя... Он все относит к себе... <...>
Люди, общество могут сделать из него все что угодно. Будут они верить ему, любить его – он будет добр, отзывчив, искренен. В противном случае он станет зол, скрытен, лукав. Так думать – было бы, конечно, ошибкой. Напротив, суть дела сводится к слишком яркому выражению внутреннего "я" человека, к "гипертрафии" этого "я"... <...>
Как многие эгоцентрические натуры, он – человек с ярко выраженным и очень активным социальным инстинктом. Ему, для уравновешения его гипертрофированного "я", потребны живые связи с людьми, с обществом, и всего лучше удовлетворила бы этой потребности живая и осмысленная общественная деятельность, для которой у него имеются все данные: практический ум, боевой темперамент, сильный характер, умение подчинять людей своей воле, наконец, честолюбие. Но условия и дух времени не благоприятствовали сколько-нибудь широкой и независимой общественной деятельности. Печорин по неволе остался неудел, откуда его вечная неудовлетворенность, тоска и скука. Понятно, что ему психологически необходимо было создать себе некоторый суррогат деятельности. <...> И он тратит свои силы попусту – в любовных интригах, в похождениях разного рода... На этом пути, конечно, душа большого человека мельчает, изнашивается, и неудивительно, если в ней обнаружатся уклоны в патологическую сторону. <...>
"Пороки" Печорина, это, прежде всего, гордость, честолюбие и властолюбие, в их ненормальном развитии, в их чрезмерном выражении. <...> Честолюбие, гордость и даже властолюбие сами по себе – не пороки. Но когда они становятся страстями и человек, ими одержимый, сводит весь смысл и всю цель жизни к тому только, чтобы упражнять свое честолюбие... <...>
Максим Максимыч – натура во всех отношениях противоположная натуре Печорина-Лермонтова. И Печорину, как и Лермонтову, нравятся такие люди – простые, бесхитростные, с душою несложною, с умом здравым, но неразвитым, без рефлексии, без полета. У них нет никаких особенных притязаний, нет и честолюбия, ни тщеславия, но есть своя гордость – гордость простого, доброго и честного человека. <...>
Любопытна фигура доктора Вернера, к которому Печорин-Лермонтов питает особую симпатию. Известно, что это лицо списано с натуры. Под личиною скептика и чуть ли не материалиста и циника у Вернера скрывается добрая, гуманная и возвышенная душа. <...> В Вернере Лермонтову нравится то, что это человек своеобразный, выделяющийся из уровня – "оригинал" и "чудак" и в то же время человек искренний, простой, без позы, без претензий – прямая противоположность таким, как например, Грушницкий.
Грушницкий... прототип ряда лиц, которых можно назвать карикатурой Печорина. <...> То, что у Печорина есть на самом деле – у Грушницкого только видимость, подделка, поза и фраза. <...> Но вот что любопытно: есть одно сходство между ними, а именно: Грушницкий, подобно Печорину, полон собою, вечно занять своим "я", мыслями о своей судьбе и т.д. <...>
Этот "эгоцентризм" Грушницкого представляется как бы карикатурой эгоцентризма Печорина-Лермонтова. Весьма возможно и то, что у Грушницкого это только временный эгоцентризм молодости... Возможно вместе с тем и другое: это только видимость эгоцентризма, обусловленная недостатком более широких интересов, неумением наблюдать людей и жизнь."
(Д. Н. Овсянико-Куликовский, "М. Ю. Лермонтов : К столетию со дня рожд. великого поэта", СПб, из-во "Прометей" Н.Н. Михайлова, 1914 г.)
Это был анализ романа "Герой нашего времени" М. Ю. Лермонтова: суть, смысл, идея произведения.
Смотрите:
Характеристика Печорина
Все материалы по "Герою нашего времени"
0 Комментарии